граница района---)
Ей нельзя было сюда – нечо было делать глупой девчонке, коли никакого толку от нее Марии лично и обществу Чайки в частности нету. По крайней мере, так Михо говорила, когда Миа однажды забрела в такое местечко без спросу и расположилась там на ночлег, а потом еще доверительно сообщила на ушко, приставив к глотке рыженькой нож, что если еще раз там ее поймает…
Но сейчас – сейчас у Мии не было никакого выхода, просто выхода не было, никакого намека на него. Рука болела, щека болела в сто крат, она вся была в крови и помоях… к тому же, вдруг рысь преследовала ее? Нет, нужно спрятаться – и немного отдохнуть. До гетто было далеко, а появляться там в таком виде значило привлечь к себе совершенно ненужное ей сейчас внимание. Нет, она хотя бы капельку поспит, ну хоть минуточек полчаса, а потом пойдет дальше…
Собственно говоря именно поэтому она свернулась на кровати клубочком – кровь пропитала простыню и наволочку яркими пятнами, здесь холодно и сыро, зато, можно ничего не боятся. Не придет Михо, только не сейчас…

Всего пару часов на сон – это ведь не так уж много, правда? Она, конечно, собиралась поспать не больше полчаса, ну, может, на пару секундочек подольше, но рука так сильно болит, и держать ее на весу очень-очень сложно, и двигаться больно… девушка попыталась ее перевязать, но закончилось это плачевно – да и кровь вроде как перестала хлестать, ну, она и раньше не рекой лилась, но теперь вроде совсем тихо было. Так что… ну разве она кому помешает? Конечно, Миа не так что бы в обществе Чайки, но она ведь и не так что бы слишком вне его. Мария ее любит, более того- Мария ее вырастила, и вообще…
Она в тюрьме. В своем сне она – в тюрьме. И Мастерс там же, он кричит на нее, злиться, бьет… это так… это и страшно, и больно, и очень плохо! Ничего удивительного, что и когда сквозь сон девушку задевает прикосновение, она почти подскакивает на месте, лишь чудом не слетев с постели – правда, учитывая возраст и состояния последней, чудом так же является то, что она не развалилась.
-Миа. Мией меня зовут – она шмыгает носом и сидя пятится от него. Больно уж недобрый взгляд у дядьки, хотя, если он здесь, то Чайкин друг.

Он вел себя здесь, как хозяин – а значит и был хозяином, сообщила Мие ее простая, как камень, логика. Простейшие вещи, они как дважды два четыре. Кстати, вариант «она испуганна и поэтому не должна быть здесь» тоже работала, и когда мужчина пересел на стул – надо же, добравшись досюда, девушка даже и не сообразила, как много здесь мебели, ей показалось, одна только койка, та самая, на которой она свернулась, но оказалось, что там есть и стулья какие-то, и диван, и даже шкаф… будь она здесь сейчас одна, девушка бы обыскала комнату, в попытках найти что-то, что можно продать и получить немного денюжек, но, видимо, не судьба ей это сделать – девушка сменяет свою локацию, немного отодвигается, но теперь уже в сторону двери. Интересно, если Миа сейчас бросится прямо на выход, у нее будет шанс?
Тебе бы живой выбраться.
Кстати, весьма актуальный вопрос. Может, мужчина решит вот так вот избавиться от нее? Убить ее? Как ненужную свидетельницу? Правда, солгать она не догадывается, нет, говорит честно:
-Я того… мне Михо сказала… она сказала, чтобы я не приходила – Миа сдвигается еще чуть-чуть, надеясь, что ей удастся сбежать. – А я пришла. Поспать. Меня кошка покусала, она меня в полицию отвести хотела. – она плохо соображает пока, и не понимает, как это будет звучать для жутковатого вида дяденьки.

Он был совсем не такой, как Мастерс – нет. Он не был ни злобным, ни добрым (по крайней мере, в его лице не читалось ни злости, ни снисхождения к горестям кудряшки), и этим вводил ее в ступор – а быть растерянной, непонимающей, это совершенно не в духе нашей героини, слишком много непонятного в ее простой и размеренной жизни в последние дни, и Миа всячески открещивается от новых неприятностей. Что ж, хотя бы его непохожесть, уже неплохо, можно и потерпеть, если он хороший.
То, что он хороший – сомнительно, и все же, от легкого надавливания на плечо, девушка послушно возвращается на подушку (надо же! Настоящая кровать с настоящей подушкой! Представьте себе! На твердом каркасе, с наволочкой, испачканной в крови!), и даже старается не дергаться, когда он начинает ее трогать, хотя эмоции это вызывает… нехорошие.
-Михо, из Чайки. Я не знаю. – ответ звучит растерянно, и она тут же начинает говорить очень-очень быстро, боясь, что он может убить ее раньше, чем услышит продолжение:
-Ее Mария очень любит, она все время с Марией, но очень плохая, очень злая, нет, она хорошая, но она ударить может, просто так, и всякое нехорошее сделать. Я ее боюсь.

Раньше девушка часто видела, как перед ней раздевается Джош, например – это было не самым плохим в их совместной жизни. Он обнимал ее по ночам, во время грозы, он устраивал с ней игры в кучу-малу, они иногда дрались в душе, дрались, разумеется, шутливо, и вообще – постоянная физическая близость к ним, это было чем-то простым и естественным, и девушка не видела в этом ничего плохого, ничего… пошлого. Он был ей не только другом, но и братом, и заботился о ней, каждый день, кормил ее, радовал разными мелочами, защищал… даже за добрый десяток лет жизни в гетто, девушка так и не сумела вырасти, не сумела стать взрослой, по-настоящему, не сумела смириться с особенностями жизни в гетто.
Но вот после одного крайне близкого знакомства, девушка к обнаженке относится довольно… довольно напряженно. Так что, когда он зачем-то стягивает с себя футболку, Миа вздрагивает, и опять пытается соскочить к двери – впрочем, его приказ звучит довольно пугающе. Отпустил бы он ее!
-Дяденька… - опыт воровки показывает, что все эти по-детскому наивные обращения действуют довольно трогательно на людей, они, как правило, немного теряются, от подобного нежного обращения. – отпустите… я никому ничего не скажу.
Впрочем, все оказывается совершенно не таким страшным, как казалось девушке – мужчина берет ее руку, и осторожно оборачивает в ткань, прикрывая раны. Надо же! Это значит, что он добрый!
-Большая. Я сидела, ну, шнурок завязывала, а она выпрыгнула, голая, а потом мы стали драться, и  она стала кошкой, большой такой, и напала на меня, и расцарапала, а я ей заточку в бок воткнула. Она подслушивала меня и священника. И хотела в полицию отдать, за деньги.

Он что – глупый совсем? Совсем глупый? Он не слышал, что говорит девушка? Она не шла – она сидела! Да, на куче мусора, сидела, переобуваясь, ну, как переобуваясь, пыталась вытряхнуть какую-то дрянь из ботинок. Ботинки старые уже, прохудились подле замка, и туда постоянно какая-то ерунда попадала, и она вот сидела, вытряхивала… глупый!
Даже если она получила у него некое подобие статуса «персона грата», некоторую степень доверия и снисходительности, то он у нее ничего подобного не вызывал, скорее наоборот. Он – мужчина, а это уже повод к определенному недоверию. Он из Чайки, а это одно из свидетельств не то что б легкомыслия, но определенной неверности. Врать Партии дело, конечно, великолепное, она сама из таких, но вообще врать это, наверное, очень плохо. Врунам верить нельзя. Только Марии можно, но она вообще совсем-совсем не такая, как все.
-Домой я шла. И о ерунде говорила – вот сейчас Миа сама сознательно лжет, но ему незачем знать о том, что же это было за разговор. Все-таки, ее личные проблемы с полицией, это ее личные проблемы, они больше не должны никого касаться, только ее саму, так что она старается сдерживаться. Ну подумаешь, поболтала с ним, им-то какая разница? Миа никогда не была реальной частью Общества Чайки, она воспитывалась у Марии не так долго, и сбежала очень давно – испугавшись кровожадных планов Михо.
-Я сама домой пойду, я могу сама домой пойти, это легко. Мне просто нужно в гетто. Я просто устала, вот и спала здесь, вот и все. Не надо ничего мыть. – помощь? С чего бы ему предлогать помощь? Это подозрительно, очень-очень.